- Милая, не нервничай. В этом нет ничего сложного. Ну прошу тебя, ну ради меня. Ну почему ты все время отказываешься это сделать? Давай. Это же меньше минуты, а пользы - не счесть. Ну почему тебе неприятно? Разве мы чужие люди? Ты что, не любишь меня? Ну послушай, хорош капризничать.
Он начинает закипать.
- Послушай, дорогая. Просто возьми его в руки и надень мне. Не надо морщиться. Не надо держать его двумя пальцами. Возьми его нормально. Я говорю. Возьми. Это. Руками. Ручками, ручками. Нежно, аккуратно. Растяни слегка, тяни не бойся. Это резина, она эластичная. Чуть растяни и надевай. Начинай вот с этого места и натягивай… Нет, еще. Он должен плотно прилегать к коже, иначе все может испортиться. Еще… Молодец… ДУРА!!! Дура, больно! Отпусти! Отпусти говорю! Волосы дерешь, идиотка! Кожу защемила!

У самого Черного синего моря, в двух кварталах от биржи биндюжников, у старой керосиновой лавки черносотенца Соломона Гершвица, где аромат конской жизнедеятельности смешивался с запахом фаршированной рыбы, жарились пирожки.

- Ой, люди, вам обязательно надо это видеть! У нас что, завтра похороны?? Куда ты льешь столько масла?? Бабушке, чтоб она была здорова, не дай Бог, вредно столько жирного! Пирожки и так с тыквой! И даже не думай делать умное лицо, у тебя не получится – ты же будущая мать! И чтоб одна нога здесь, а вторая в полчетвертого уже обратно! И не мимо этого Сёмы, как в прошлый раз!

С этими словами необъятная Клара Львовна сунула дочке корзинку, выпихнула ее за дверь и помахала платочком.